Ностальгия

Давид сидел в кресле и думал о своей жизни. Про себя он называл свой кабинет комнатой американского аскета. Здесь, кроме письменного стола с компьютером, был диван, кресло для отдыха, стереосистема, видеодвойка, бар, словом мелочи, делающие жизнь более красивой и комфортной. Хотя особой гордостью был книжный стеллаж, занимающий всю стену от угла до камина. И особенно пара книжных полок, выделенных для книг на русском. Они как бы соединяли его с огромной страной на другом конце Земли, где все было иначе... 

В соседней комнате дочь с зятем и внуком смотрели по телевизору "Эта удивительная жизнь", которую крутили здесь почти по каждому каналу на каждое Рождество, и разговаривали по-английски.

- Как тебе это печенье? Мне Люси дала рецепт.

- М-м-м! Ням-ням, очень хорошее! Говоришь, Люси?

- Она его на свой день рождения на фирму привезла народ угощать, я ее рецепт и спросила.

- Нужто сама спекла?

- Да я тоже подумала, что в "Далзе" или "Хай-Ви" купила, а оказалось - сама спекла. Ой-ой-ой, как на Рождество хай-тек упал... - дочка очевидно сидела за компьютером и смотрела котировки акций на Интернете.

- Сумасшествие! Черт возьми! У меня их почти треть в портфеле...

- Ничего, может еще вырастут... А чего еще теперь делать?

- Да уж, но было бы лучше, если бы они росли...

- Понятное дело, лучше... Надеюсь, твоя компания выживет.

- Да должна, финансирование у нас хорошее...

Чужие, подумал Давид, какие они чужие. Чужие мысли, чужие заботы, чужие слова, чужой язык... Он остался один и родная дочь, даже приезжая в гости, может по-русски лишь сказать "Привет, папа", да и то с акцентом. Конечно, у него не было выбора, коммунистическая власть не дала бы ему жить нормально, как не давала любым свободно мыслящим, или даже просто инакомыслящим. Давид не был на самом деле диссидентом до эмиграции в Америку, он просто тихо ненавидел советскую власть, отлично понимая, что ничего с ней поделать не может. А потом просто приложил к тому, чтобы с ней не иметь ничего общего. К сожалению, как оказалось, не только с властью. И вот результат.

Рука отставила рюмку и медленно открыла запертый ящик стола, где лежал уже давно приобретенный "на всякий случай" пистолет с полным магазином патронов. Разумеется, не на такой случай... Давид задумчиво вертел в руках оружие, и с кристальной ясностью видел, что это, возможно, единственное решение в сложившейся ситуации. Жить уже был незачем, одна зеленая бесцельная тоска, без друзей, без родных, без Родины. Останавливало только то, что в соседней комнате сидели дочь с зятем и внуком, и представить, что их ждет, если он прямо сейчас пустит пулю в висок... Нет, от этого он их лучше избавит. Он подождет, когда они уедут и будут вне подозрений, и сам же и позвонит в 911 перед тем, как сделать дело, чтобы труп не лежал без присмотра.

Сзади деликатно кашлянули.

Давид обернулся и увидел совершенно незнакомого толстяка лет пятидесяти в помятом костюме. Он хотел было возмутиться и спросить, что тот делает у него в доме, но толстяк его опередил:

- Не волнуйтесь, я не грабитель и не продавец. То есть  денег с вас никаких просить не буду. Я - Дух Рождества, если говорить в привычных Вам терминах, ну или, если хотите, Ваш Ангел-Хранитель на сегодня.

Давид поперхнулся, но тот не дал вставить слово и продолжил:

- Да-да, как в сказках. И поверьте, ничего странного в этом нет, я тоже поначалу удивился, а потом ничего, привык. Тяжело, знаете ли, только поначалу, а потом работа как работа. Так, возвращаясь к делу, я сейчас Вам нужен, верно? - закончил он, показывая глазами на пистолет.

- Погодите, - возразил Давид, - А с чего я должен Вам верить? Согласитесь, не в моем возрасте верить в сказки. Это что, такой способ рекламы? Так могли бы позвонить в дверь!

- А Вы просто потрогайте меня и сами увидите!

Толстяк подошел поближе и протянул руку. Давид нерешительно протянул к нему свою, и его пальцы прошли скозь толстяка как через воздух. И тогда прикатил страх. Он сжал горло, перехватил дыхание, а ноги онемели и отказались слушаться, а то бы Давид обязательно вскочил бы и куда-нибудь убежал. Нет, он не был атеистом, совсем наоборот, считал себя в какой-то мере верющим, и всегда признавал что "что-то все-таки есть", но чтобы так, лицом к лицу... Сжавшееся сердце чуть отпустило, Давид выдохнул воздух, еще раз провел рукой сквозь толстяка и нервно покосился на бутылку виски. Нет, не может быть, всего-то пару рюмок выпил, ну три, все равно для белочки совершенно не тот обьем.

- Да Вы не волнуйтесь так, Дэвид! - продолжил толстяк, - Давайте я Вам расскажу, что сейчас произойдет, и Вы сами увидите, что ничего страшного. Итак, Вы сейчас жалеете, что живете на этом свете или, по крайней мере, какие выборы делали на этом свете, и хотели бы видеть их сделанными иначе. Вот это я и могу устроить, помочь Вам увидеть, что было бы, если бы Вы решили иначе, а может даже и помочь "перевести стрелку" на упущенную лиию судьбы, если она Вам больше понравится. Одним словом, ничего необычного, заурядная работа Духа Рождества.

Давид зажмурился, потряс головой, и решил, что была-не была, но вроде бы он ничего не теряет если поверит. И тут же его как током дернуло:

- То есть я могу все исправить?

Дух молча утвердительно кивнул, а затем спросил:

- Так с чего начнем?

Давид задумался. Такой шанс часто не выпадает - подумать только, можно изменить то, что сделал неправильно! И он решился:

- Во-первых, я не должен был уезжать из России.

- Хорошо, - кивнул дух, - Можно устроить, только Вам надо пояснее обьяснить. Не уезжать можно разными способами - можно в диссиденды было податься, можно ночным сторожем, а можно и песне на горло, да в коммунистическую партию... Так как именно Вы думаете надо было оставаться?

- Бороться, бороться с этой паскудной системой до последнего, а не удирать от нее!

- Ву-о-ля, - чуть ехидно сообщил дух, - готово!

*  *  *

Снег с кровью и холод, пронизывающий каждую клеточку тела. Возвышающаяся в поле зрения вышка с часовым, который только что стрелял по нему, пытавшемуся бежать заключенному... Стрелял и попал, сволочь. "Как же" - подумал Давид, - "много же мне удалось сделать за свою жизнь. Боролся называется, и доборолся. Никому от этого лучше не стало, а сам получил, что заслуживал." Рассказывали о людях, кто ухитрялся сохранять в зоне высокие идеалы и человеческое достоинство. Но Давид таких не встречал, и уж сам к ним точно не относился. 

Казалось так героично и забавно, распечатать втихаря на потрепаной пишущей машинке сколько можно антисоветских листовок, говорящих правду о власти и о последних событиях, а потом с приятелями тихо ночью их расклеить по городу. Как же... Листовки тем же утром все до единой содрали дворники, а народ с интересом продолжал обсуждать на кухнях антисоветчину, заботливо сфабрикованную в КГБ и распространенную через, как он теперь знал, откровенных провокаторов и агентов. Нашли их через несколько дней, они так и не поняли как, по крайней мере Давид не понял, о других членах своего тайного кружка он так ничего и не узнал. И чего ему идиоту не сиделось тихо? Или подался бы как друзья, по израильской визе в Вену, потом поторчал бы в Италии, поштурмовал бы посольство с орлом, и - в страну обетованную, где уже осело немало его сокурсников. И было бы у него проблем только, какой сорт колбасы в магазине взять. А стало бы скучно - придумал бы себе, как и его бывшие друзья придумывают, будь то здоровый образ жизни, постная ветчина или пилюли для снижения холестерола... Главное, что настоящих проблем бы не было, и жизнь, не просто существование, а жизнь, хотя сейчас и существование казалось Давиду достаточно привлекательным. Эх, прогадил жизнь, впустую прогадил!

В легких что-то прорвалось и бульканьем выталкиваемой из-зо рта крови раздались предсмертные слова "Не то, дух..." 

*  *  *

А может ему и показалось, какие уж там слова с пробитыми легкими. Но дух услышал. Давид снова сидел у себя, а напротив сидел толстяк и изображал немой вопрос.

- Неужели иначе не могло кончиться? - с ужасом спрсил Давид.

- Да, видать, что нет. Я ведь будущее не предсказываю, а только показываю. Что Вы там со своей альтернативной биографией натворили - это только Вам ведомо, а не мне. Я просто показал, что получится.

- Ну, хорошо, может не бороться, а встать в сторонке, не марать рук, ходить в походы, петь песни, лезть в горы от суеты городов и всего остального предательсва...

- Пожалуйста, нет проблем, - пожал плечами дух.

*  *  *

Давид лез на скалу. Альпинизм был последней отдушиной в его жизни. Жена ушла от него и забрала дочку, сказав что не хочет каждый раз ждать, вернется он домой сам или друзья придут к ней с петемневшими лицами, чтобы сказать, что она уже вдова. Да и доходов явно не хватало, чтобы нормально содержать семью. Он ее и не корил за это, сама она тоже по молодости увлекалась альпинизмом, или по крайней мере альпинистами, и пошла замуж без расчета. Да и продержалась долго, хотя жизнь и действительно выходила не сахар... Так что семьи у него не было, а работа... ну что ж это за работа - сторожем? А на лучшую работу и по специальности поначалу не брали, учитывая его студенческие похождения (как институт-то только закончить дали, и то непонятно!), а потом и просто оттого, что человек, который несколько лет работал грузчиком, дворником, сторожем, вряд ли мог реально работать по специальности. Конечно, можно было справиться, еще были друзья, обещавшие подсобить, потихоньку втянулся бы, но только вот гнуться не хотелось, гордостью поступаться. А теперь... 

Похоже так на всю жизнь и останешься сторожем, а единственной отдушиной будут горы. Если только будет хватать на альпинистское снаряжение, но тут уж справиться можно. Многое делается своими руками, да еще при таком бардаке в стране всегда можно спионерить мелочь другую, которая все равно лежит без дела и только портится, а то и купить подешевке. Так совсем недавно он оказался обладателем нескольких десятков метров тонкого прочного капрона - военные распродавали "по своим" пользованные парашюты и приятель-капитан поучаствовал в распродаже. 

И теперь, здесь, только он, горы и миллиметры неосторожного движения, отделяющие от затягивающей пропасти, от манящей смерти, которая решает все земные проблемы. Проблемы вонючих городов, мелких людей, ложных чувств, и нелепых правил, проблемы выживания в обществе, где можно лишь выжить, но нельзя жить. Проблемы, которое чужды ему, и от которых смерть его когда-нибудь освободит навсегда. Пальцы чуть разжались и соскользнули с узкой неровности в скале. Страховка, Васька не подведет, он должен сейчас быть хорошо закреплен. Недаром в связке наверх лезут - один оступится, другой не даст упасть.Как в компартии. "Тьфу ты, что за сравнения лезут!" - пронеслось в его голове, когда он пролетал мимо полки, где закрепился вроде бы Васька, а мгновением позже сильный рывок и крик сверху дали понять, что напарник не удержался тоже, и теперь они ударились об снег и летели вместе вниз по склону... Вдруг веревка натянулась и чуть не переломила его пополам. Безжизненное тело Давида застряло в расщелине и остановило падение его друга, который впрочем все равно уже был без сознания. А душа, покидающая тело, тихо сказала сама себе: "Не то, дух, не то..."

*  *  *

И снова дух услышал. Снова все та же комната, в которой еще минуты назад по времени разговора он бессмысленно крутил в руках пистолет. Сейчас же его занимал совсем другой вопрос:

- Но это же случайность, почему?

- Дэвид, я не могу ответить на этот вопрос. Я просто не знаю, - вздохнул толстяк, - Это просто то что случилось бы с Вами "если бы." Я не знаю, почему Вы не закрепили тот колышек, и я не знаю, почему Ваш друг был плохо закреплен, и я не знаю зачем вообще Вы полезли именно на эту скалу. Поймите, хотя Вы ничего и не помните, но все это сделали именно Вы. Вы меня спросили, что будет, если Вы не будете ссориться с коммунистической властью, а лазать по горам. Я ответил.

- Ну, хорошо, предположим я не стал бы лазать по горам. Все равно ведь можно было просто держаться в стороне, тихо работать где-нибудь, где не цепляются к тому, что ты думаешь... Правда?

- Правда, - согласился дух и не то махнул рукой, не то прищелкнул пальцами...

*  *  *

Дэвид, в драном пальтишке стоял на ветру у станции метро и торговал кооперативными пирожками. Перестройка грянула неожиданно и зарплаты на заводе перестало хватать даже на еду, особенно учитывая, что и эти гроши не платили месяцами. Конечно, что нужно одинокому старику, который навещает семью лишь на кладбище... Когда началась перестройка и появились довольные собой люди с набитыми бумажниками, дочка потихоньку стала втягиваться в круг таких людей. Родители перепугались, наслушавшись о нравах "новых русских", да и кавалеры менялись слишком уж часто, но когда остался один и вроде бы постоянный, от сердца немного отлегло. А уж когда они поженились, и вообще стало казаться, что жизнь налаживается, и нашла девочка, наконец, свою судьбу, с которой сможет прожить долго и счастливо, даже в раздираемой на части стране. Увы, казалось недолго. Деловой зять задолжал астрономическу сумму не то банку, не то бандитам, и не смог отдать. А уж потом, похоронив дочь и зятя, жена тихо угасла и сошла в могилу, не выдержав горя.

Темнело, к ветру добавился снег, и народ перестал валить валом из метро, хотя покупатели еще встречались. День был неудачный, и несмотря на то, что Давид задержался позже обычного, выручка была совсем небольшая.  Однако, в любом случае, пора было закрываться и уходить, тем более, что среди местных торговцев бытовало твердое убеждение, что ночью здесь лучше не околачиваться. Мнение обоснованное и подтвержденное деньгами, потерянными несколькими торговцами, задержавшимися слишком поздно. Давид закрыл лоток и покатил его в сторону столовой, делавшей пирожки, которыми он и торговал. 

Свернув за угол, Давид увидел, что за ним повернул какой-то парень. Сердце испуганно екнуло, но было уже поздно. Парень догнал его, приставил к спине нож и прошипел сзади на ухо: "Гони выручку - останешься жить," - и прибавил ругательство для убедительности. Отдавать деньги не хотелось, поскольку потом придется расплачиваться за них с хозяевами кооператива, но и умирать тоже не хотелось. Поэтому Давид тут же стал доставать мятые бумажки и мелочь, скопившиеся в кармане халата. Но их было немного, и бандита сумма явно не устроила: "Ты мне спектакль не разыгрывай! Гони все, а то с трупа сниму!" - "Да нет же больше, торговля не шла! Чего ж ты, не понимаешь! На, проверь!" - почти вскричал Давид и попытался распахнуть пальто. Видать слишком громко или слишком резко, поскольку тут же почуствовал входящее в спину лезвие финки, а затем упал на снег, тут же начавший впистывать хлестающую из раны кровь... В замутненном сознании всплыла невнятная, непонятно к кому обращенная мысль: "Не то... Все не то..."

 *  *  *

И вновь, сидя в своем кабинете, Давид ошарашенно смотрел на толстяка с трудом переводя дух от еще ярких воспоминаний.

- Но почему???

- Дэвид, еще раз, я не знаю. Судьбу человека определяет сам человек, не ангелы и не демоны, а человек. Я не могу изменить то, что Вы есть, я могу лишь сказать, чем тот или иной Ваш стиль жизни закончится, а точнее даже не закончится, а к чему он приведет.

- "Не закончится"? Значит есть возможность, что и я, и семья, все будут целы в России и жить?

- Есть, - кивнул дух, и картина уже привычно сменилась. Привычно, да не очень.

*  *  *

Давид сидел в кресле и думал о своей жизни. Про себя он называл свой кабинет комнатой аскета. Здесь, кроме письменного стола с компьютером, был диван, ковер на столе, стереосистема, словом мелочи, делающие жизнь более красивой и комфортной. Хотя особой гордостью было два книжных шкафа, занимавших практически всю стену. И особенно книжная полка, выделенная для книг на английском. Она как бы соединяла его с огромной страной на другом конце Земли, где все было иначе... 

В соседней комнате дочь с зятем и внуком смотрели по телевизору "Иронию судьбы", которую крутили здесь почти по каждому каналу на каждый Новый Год, и разговаривали между собой.

- Как тебе это печенье? Мне Люси дала рецепт.

- М-м-м! отличное печенье, очень хорошее! Говоришь, Люси?

- Она его на свой день рождения на фирму привезла народ угощать, я ее рецепт и спросила.

- Нужто сама спекла?

- Да я тоже подумала, что в "Далзе" или "Хай-Ви" купила, а оказалось - сама спекла. Ой-ой-ой, как на Рождество хай-тек упал... - дочка очевидно сидела за компьютером размером с художественный альбом, который привезла с собой, воткнула его в телефонную розетку и по телефону и какому-то "интернету" узнавала новости по всему миру, заодно наглухо занимая на это время телефон, так что никто не мог прозвониться.

- Сумасшествие! Черт возьми! У меня их почти треть в портфеле...

- Ничего, может еще вырастут... А чего еще теперь делать?

- Да уж, но было бы лучше, если бы они росли...

- Понятное дело, лучше... Надеюсь, твоя компания выживет.

- Да должна, финансирование у нас хорошее...

Чужие, подумал Давид, какие они чужие. Чужие мысли, чужие заботы, чужие слова, да и язык не совсем русский, со всеми этими "акциями", "котировками", "портфелями", а тем более занесенными из другой страны "далзами" и "хайви"... Он остался один и родная дочь, даже приезжая в гости из Америки, может лишь сказать "Привет, папа"... Нет, конечно, она его любит и заботится, но просто не о чем говорить. Конечно, у них не было выбора, демократическая власть разваливала страну и честному человеку в ней просто невозможно было существовать, и не воруя иметь достойный заработок. Или почти невозможно. Давид не был диссидентом, он просто тихо ненавидел советскую власть, отлично понимая, что ничего с ней поделать не может. Но теперь он, пожалуй, уже даже гордился тем, что никогда не был диссидентом. Он просто честно тянул лямку, расчитывая дожить до пенсии, а затем тихо копаться в огороде на даче, доживая, что осталось. Дочка пошла по его стопам, встретила в университете своего будущего мужа, и казалось все потихоньку наладится, но началась перестройка. И вот результат.

Рука отставила рюмку и медленно открыла запертый ящик стола, где лежал уже давно приобретенный "на всякий случай" пистолет с полным магазином патронов. Разумеется, не на такой случай... Давид задумчиво вертел в руках оружие, и с кристальной ясностью видел, что это, возможно, единственное решение в сложившейся ситуации. Жить уже был незачем, одна зеленая бесцельная тоска, без друзей, без родных, без смысла. Останавливало только то, что в соседней комнате сидели дочь с зятем и внуком, и представить, что их ждет, если он прямо сейчас пустит пулю в висок... Нет, от этого он их лучше избавит. Он подождет, когда они уедут в свою Америку и будут вне подозрений, и сам же и позвонит в милицию перед тем, как сделать дело, чтобы труп не лежал без присмотра.

Сзади деликатно кашлянули...

*  *  *

Давид растерянно посмотрел на толстяка:

- Так что же это получается? Как ни крути, все - одно?

- Тоже не понравилось? - сочувственно спросил толстяк, - Ну уж что есть, то есть. Я ж говорил уже, Дэвид - судьбу выбираете Вы сами.

- Погодите, - нахмурился Давид, - Я, конечно, не знаток, но ведь в теории Вы должны были уже заслужить крылья, если хоть одному человеку помогли. А Вы вроде сказали, что я далеко не первый, так? Так как же это? А Богу ли Вы служите?

- Ну, - немного замялся толстяк, - все мы служим Господу. Но мой непосредственный начальник именно тот, о ком Вы подумали. А как Вы думали, почему на эту работу бывших грешников берут? Только стоит ли так волноваться. Ведь что те, что мы, одно и то же делаем. Только они изменить Вам судьбу не смогли бы, только показали бы. Так Вы и сами менять вроде ничего не захотели, так что и разницы нет. А они Вам то же самое показали бы, серьезно.

- А как я могу знать, что то же.

- Да очень просто. Раз уж Вы отказались менять свою судьбу, можно и рассказать. Вы, уж знаете это или нет, но все большие решения в своей жизни именно так делали, как и Он Вам предначертал. А потому ничего лучше и не вышло бы. Но моему начальнику нужно показать, что люди часто не по сердцу или совести так делают, а случайно, и что подвернись случай сделать заново, так же просто и против Воли Высшей решили бы. Да еще и мир изменить так можно. Я ведь не случайно сказал, что не ангелы, и не демоны судьбу человеческую решают, а сами люди. Я потому только и мог Вам другую жизнь устроить, если бы Вы сами этого захотели. Собственно, это даже не я бы ее менял, а Вы сами, с моей помощью.

- Так значит, Вам выгодно было, чтобы я согласился сменить судьбу? Тогда зачем такие картины показывать? Нелогично, как-то.

Толстяк усмехнулся, качнул головой и ответил:

- Да потому что выбор должен быть Ваш, свободный и основанный на правдивой картине. Иначе контракт теряет силу. Такие уж у нас правила, не мы их придумали, а кто придумал... - тут толстяк закатил глаза наверх, явно имея в виду не своего начальника, - ... с тем не поспоришь. Между прочим, в этом и состоит мое наказание, я ведь не туда свернул в своей жизни, вот теперь смотрю на людей, которые не ошиблись, и пытаюсь их "совратить."

- Так стало быть, Вы задание провалили? И что, Вас теперь накажут?

- Ну, как сказать, - улыбнулся толстяк на этот раз менее ироничной улыбкой, - что я должен сделать, то я не могу не делать, но если люди на уговоры не пойдут, то что ж я могу поделать? Получится, что как бы работу ангела сделал. А если за это вдруг "уволят", - добавил он потише, улыбнулся и подмигнул, - то ведь тогда и действительно можно крылья заработать.

- А, если не секрет, многие из тех, с которыми Вы до меня "работали", стали менять?

- До сих пор - ни один. - ответил дух, задумчиво усмехнулся и растворился в воздухе.

Давид вздохнул и минут пять посидел с закрытыми глазами, собирая мысли. Потом еще раз вздохнул, налил виски, запил колой, огляделся кругом. Как будто пелена сошла с глаз и все вокруг стало как-то ярче и живее, и ряды книг, занимающих целую стену, и картина на стене, и зелень лужайки во дворе за стекляной дверью... Он убрал со стола пистолет и аккуратно запер его обратно в ящике. А потом вынул из другого ящика другой пистолет, пневматический, достал оттуда же коробочку дроби, вышел в большую комнату и, искренне широко улыбнувшись, обратился к зятю и внуку:

- Пошли парни во двор, по пивным банкам пострелять!

Язык

Theme by Danetsoft and Danang Probo Sayekti inspired by Maksimer